Касса:
+7 495 629 05 94
+7 495 580 52 15 доб. 325
Билетный стол:
+7 495 580 52 15 доб. 387

Марафонский забег на короткие дистанции

30.03.2006


Еще один столичный театр преодолел громкий юбилейный рубеж. Театр имени М.Н.Ермоловой под руководством Владимира Андреева отметил свое 80-летие премьерой спектакля "Фотофиниш" в постановке Сергея Голомазова.
Об этой пьесе известного английского актера, режиссера, сценариста и драматурга Питера Устинова в театре задумались несколько лет назад. Хотя, быть может, отнюдь не потому, что она куда как хорошо укладывается в любые юбилейные рамки, будь то дата, относящаяся к театру в целом или к отдельному его служителю. В любом случае тема "Фотофиниша" - подведение жизненных и творческих итогов, аналитический взгляд в прошлое, попытка выйти из конфликта к примирению с самим собой и близкими людьми. К тому же эта вещь в России малоизвестна, а новизна всегда привлекательна как для творцов, так и для публики. В общем, пьеса какое-то время лежала в "портфеле" театра в ожидании своего режиссера, которым в конце концов оказался Сергей Голомазов.
Сказать, что отношения театра с творением Питера Устинова оказались беспроблемными, значит, покривить душой. Устинов в последние годы жизни не раз говорил о том, что его все более привлекает именно литературное творчество, которому он предпочитает отдавать предпочтение перед визуальными видами искусства. И в "Фотофинише" эти авторские приоритеты, безусловно, сказались. Есть вещи, которые можно легко излагать на десятках страниц печатного текста, упиваясь потоком сознания и практически не рискуя потерять читательский интерес. В переводе же на сценический язык для этих словесных излияний бывает достаточно одного яркого эпизода, способного зрелищно и эмоционально все в себя вобрать. Далее же начинается повторение пройденного, совсем не обязательное, если опираться на чисто театральные правила игры.
Вот именно с этим и пришлось в первую очередь побороться режиссеру, но игра театра и литературы закончилась все же вничью, хотя во время действия случались и отдельные перевесы сил в ту или другую сторону.
Главный герой повествования Сэм Кинсейл, расчленяющийся в процессе действия на свои разновозрастные ипостаси, - популярный писатель. Но сценограф Станислав Бенедиктов не стал замыкать происходящее только лишь в тиши кабинетных стен. Конечно же, здесь присутствуют и стеллажи с книгами, и письменный стол, и прочие литературно-интеллектуальные атрибуты. Но главное - это образ некоего Дома, где прошла долгая 80-летняя жизнь самого Сэма, а прежде - его родителей. Этот дом, доминантой которого кажутся многочисленные подсвеченные двери, постоянно открывается в глубину, все дальше и дальше, впуская своих обитателей, пусть сегодня они представлены лишь в качестве воспоминаний.
Прием, заявленный Устиновым, достаточно своеобразен. 80-летний Сэм (Владимир Андреев), пустившийся в конце жизни по мемуарной стезе, вызывает в памяти себя прежнего - 60-летнего, 40-летнего, 20-летнего. Свою также разновозрастную жену Стеллу, родителей, сына, любовниц. И все они, повинуясь воле памяти, являются в этот дом, встречают друг друга, выясняют отношения, философствуют и спорят, порой доходя до драки. Сэму же старшему в мудром, но весьма ироничном исполнении Владимира Андреева порой так отчаянно хочется "переписать" историю собственной жизни, от чего-то уберечь свое прежнее воплощение, его вразумить, наставить. Стоит ли напоминать о тщетности подобных попыток?
Сергею Голомазову и, конечно же, актерам ермоловской труппы здесь удалось главное. Добиться почти невозможного синтеза живого, реально существующего человека и одновременно некоего "персонажа", который предполагает взгляд на себя со стороны. Этот взгляд принадлежит, конечно, Сэму - Андрееву, который практически не уходит со сцены в течение трех часов. Но отнюдь не фокусирует на себе внимание зрительного зала и делает это весьма достойно. Наоборот, порой подчеркнуто отходит в тень, освобождая место для выплеска эмоций других персонажей. Сам же оставляет себе роль комментатора - порой сочувствующего, порой весьма ехидного.
Здесь найдется место для всех оттенков человеческих отношений. 60-летний Сэм (Алексей Шейнин), плейбой и ловелас, поставил творчество на поток. Нервный, взвинченный и темпераментный Сэм-40 (Владимир Зайцев) готов кидаться в драку со своей наивной 20-летней ипостасью (Павел Галич). Они подсчитывают тиражи собственных книг, до хрипоты спорят о тропинках и тупиках творческого процесса, вспоминают все перипетии, связанные с женитьбой на Стелле (Анна Маркова, Татьяна Рудина, Александра Назарова). И все время как бы оглядываются на "финального" Сэма - Андреева как на окончательный итог, к которому сошлась сумма всех промежуточных.
А ведь есть еще родители и дети. Суровый солдафон мистер Реджинальд (превосходная работа Владимира Павлова), стоит лишь сменить угол зрения, вдруг откроется как человек глубоко несчастный и бесконечно одинокий. Болтушка миссис Кинсейл (Елена Королева) до боли напомнит супругу Стеллу. А в сыне Томми (Сергей Покровский) вдруг проступят черты и отца, и деда. Все пойдет по новому кругу, замкнутому в стенах Дома, который, кажется, и диктует свои законы.
Проблема в том, что это хождение по кругу начинается задолго до финала. В этом ни в коем случае не повинны актеры, которые, наоборот, в данном спектакле продемонстрировали качественную манеру игры, очень личностную и темпераментную, в чем, вероятно, сказалась и работа с новым режиссером, что всегда мобилизует. Просто их персонажи достаточно определенно выписаны автором и поставлены в ситуации, которые почти не способны действенно и психологически развиваться.
А что касается собственно финала, то с ним-то как раз и случилась самая большая загвоздка. Потому что их можно было насчитать по меньшей мере три, если не больше, что в профессиональном действе достаточно высокого уровня просто недопустимо. И когда герой Андреева в своем последнем монологе (звучащем очень мощно и одновременно трогательно, но не открывающем никаких америк с точки зрения авторской мысли) произносит слово "финал", то это служит закономерной точкой, да и играется в подобном ключе более чем опытным артистом, законы сцены знающим назубок. Но автору, а вслед за ним и режиссеру, не пожелавшему оспорить драматургическую конструкцию, все кажется, что о чем-то недоговорили, что-то не прояснили. Но ведь это же аксиома - в определенной недоговоренности есть своя прелесть, призыв зрителей к соавторству, к мобилизации собственных ассоциаций. Здесь этому доверились не вполне, а жаль.

Ирина Алпатова, Культура