В программке «1900» нет строки «режиссер», указана лишь группа «авторов спектакля». В этом и принцип, и проблема новой затеи Олега Меньшикова.

"Группа авторов"- это и сам Меньшиков, и корифей отечественной сценографии Игорь Попов, придумавший декорацию с носом корабля, врезающимся в зрительный зал (горизонтальный ряд софитов на задней стене сцены похож на иллюминаторы, тени на стене повторяют очертания пароходных труб, и это очень красиво). Среди авторов также Галина Дубовская, работавшая сорежиссером Меньшикова на «Горе от ума», «Кухне», «Игроках», хореограф Егор Дружинин, актер Никита Татаренков и другие.

Этот принцип «театрального товарищества» не отменяет того, что Меньшиков — артист премьерского склада, для которого выход на авансцену важнее режиссерских изысков. Поэтому для театральных начинаний Меньшикова отсутствие властной руки постановщика — давно знакомая проблема.

В спектакле «1900» она оборачивается суетливостью, кое-где излишней мишурой, своего рода заболтанностью происходящего, так что умный и тонкий текст Алессандро Барикко не всегда доходит до сознания. Впрочем, возможно, это еще и эффект первых спектаклей.

Пьеса Барикко — рассказ о гениальном пианисте по имени Тысяча Девятисотый, подкидыше на корабле, с которого он так никогда и не сошел, добровольно отказавшись от большого мира, а следом и от жизни. Ударные сцены книги — шторм, во время которого герой играет на рояле, буквально летающем по танцзалу лайнера. А еще — музыкальная дуэль с «изобретателем джаза» Джелли Роллом Мортоном: его Тысяча Девятисотый, хоть и нехотя, кладет на обе лопатки.

Все это не так трудно изобразить в кино (и в известном фильме Джузеппе Торнаторе на тот же сюжет с Тимом Ротом в главной роли эти сцены решены эффектно), но куда сложнее в театре. В спектакле шторм вышел скомканным: рассказчик и его двойник раскачиваются на рояле в черных сверкающих плащах, манерных, будто бы с подиума. А дуэль — вполне ожидаемой: Меньшиков не показывает игру героя, а протанцовывает ее — к удовольствию тех, кто никак не забудет Костика из «Покровских ворот».

Лучшие минуты спектакля другие. Не победы и торжества и не те, где Меньшиков демонстрирует хорошо знакомые повадки романтического героя. А скажем, когда он лежит на авансцене, разглядывая игрушечный макет танцзала, ярко освещенного и с крошечным роялем посредине. И с видимым волнением говорит о детском музыкальном дебюте Тысяча Девятисотого — в его голосе слышны и сладость первого триумфа, который никогда не улетучивается из памяти, сколько бы лет ни прошло, и горечь взрослого человека, прекрасно знающего, что эти-то минуты и ведут к «полной гибели всерьез». А еще финальный монолог Тысяча Девятисотого, в котором тот объясняет, как последовательно отказывался в жизни от каждого из своих желаний, — Меньшиков произносит его на какой-то лихорадочной исповедальной ноте.

В эти моменты большой зал Театра им. Моссовета затихает — как оно и положено на моноспектакле артиста-премьера.