Затянувшееся летнее затишье одним из первых в Москве прервал Театр имени Ермоловой. Предметом спектакля «Не для меня...», сыгранного ермоловцами на малой сцене, стало военное лихолетье в русской деревне. Именно на эту неисчерпаемую тему высказался драматург Владимир Гуркин в своей пьесе «Саня, Ваня, с ними Римас», которая и легла в основу постановки Вадима Данцигера.
Инвентаризируя самые заметные театральные высказывания последних десятилетий о горемычной русской деревне, одним лишь чудом выживавшей во время войны, потребуется припомнить как минимум две выдающиеся постановки - эпический спектакль Льва Додина «Братья и сестры» по прозе Федора Абрамова и камерную работу Петра Фоменко «Одна абсолютно счастливая деревня» по прозе Бориса Вахтина. В спектакле Вадима Данцигера можно усмотреть влияние и того, и другого мэтров отечественной сцены. Подобно «Братьям и сестрам», тут присутствует похожая мизансцена совместного дружеского застолья за широким дощатым столом. Подобно «Одной абсолютно счастливой деревне», здесь с таким же удовольствием предаются пению казачьего романса «Не для меня придет весна». Словом, Вадим Данцигер сделал скромную и во многом вторичную работу, не претендующую на открытие новых страниц в истории российского театра. И тем не менее в этом спектакле есть своя трогательность и моментами проступающая искренность интонаций.
Фальшивых псевдонародных интонаций, впрочем, тоже хватает. Старательно имитируя сибирское оканье, актеры то и дело забывают о предписанном им диалекте. Потом спохватываются: мы ж деревенские, мы ж сибирские. «Саня, Ваня, с ними Римас» - это семейная хроника, которую Владимир Гуркин посвятил своим бабкам и дедам. Комическая старуха баба Шура из гуркинской комедии «Любовь и голуби» - родная тетка драматурга. Но в этой пьесе она еще вовсе не старуха, а, напротив, баба в самом соку (Наталья Кузнецова). Гуркин рассказал историю про то, как она чуть было не стала двоемужницей. В первом акте Александра провожает на войну своего Ивана, а во втором, действие которого происходит уже в 1949 году, сходится с контуженым милиционером-литовцем Римасом. А что ей делать было, если от мужа ни похоронки, ни весточки? Не успела новоявленная Пенелопа сесть с новым супругом за свадебный стол, как тут старый с фронта возвращается. Придется мужикам между собой разбираться, предварительно запасшись большой бутылью самогона.
Таких деревенских Одиссеев, как Иван Краснощеков, в ту пору хватало по всей стране. Однако режиссер Вадим Данцигер проявил умеренный интерес к этой семейной байке, поставив свой спектакль все-таки о тех Одиссеях, которые с войны так и не вернулись. О тех, про кого поется: «Не для меня Дон разольется и сердце девичье забьется с восторгом чувств не для меня».
Всех мужиков и баб из пьесы Гуркина режиссер одел в белые холщовые рубахи и юбки - в таких хоть в гроб ложись, хоть в церковь на заутреню отправляйся. В этом спектакле много поют и хлещут много самогону, но зрители все уже в первом акте знают, что добра не жди. Выбор у здешних мужиков невелик: либо на фронте погибнуть, либо отправиться гнить на Колыму по доносу местного председателя. Приходится сбегать на войну огородами, чтобы по дороге гебэшники не замели.
Ощущение большой беды, со всех сторон навалившейся на маленькую сибирскую деревню, - вот, пожалуй, главное, что удалось передать в этом спектакле. Страна переговаривается с этими бабами и мужиками через громкоговоритель, заставляя героев и зрителей всякий раз вздрагивать то от неуместной арии мистера Икс, то от какого-нибудь вальса Штрауса. Что им мистер Икс? «Мистер Икс не для меня», - могли бы они ответить стране.