Касса:
+7 495 629 05 94
+7 495 580 52 15 доб. 325
Билетный стол:
+7 495 580 52 15 доб. 387

Вот тебе

03.02.2013


Объединение с задиристым названием «Vottebe», за которым скрываются театральные выдумщики Саба Лагадзе и Ксения Орлова, уже зарекомендовало себя проектами «Театральная бессонница» и «Театральный альманах». Они регулярно проходят на площадке Центра им. Вс. Мейерхольда.

«Vottebe» каждый раз придумывает не столько конкретный проект, сколько новый театральный формат. Таким новым форматом когда-то стал и «Альманах», фестиваль короткометражных спектаклей, сделанных на одну заданную устроителями тему. Темой первого выпуска была «Свобода», прошлого — «Любовь», позапрошлого, о котором, кстати, писали в ПТЖ № 69, — «Герой».

А сейчас в переполненном зале театра им. М. Н. Ермоловой прошел альманах под заголовком «Отцы и дети». Восемь молодых режиссеров с актерами обновленного театра Ермоловой сделали 20-минутные эскизы спектаклей на заданную тему.

«Отцы и дети» в стенах Ермоловского — это, конечно, не только о семейных связях, но и о конфликте театральных поколений, который в последнее время не то слово как актуален. В общем, тема устроителями была выбрана важная, да и значение этого маленького революционного вторжения сложно переоценить. Театр под руководством Олега Меньшикова только нащупывает новый курс, и то, что в этом деле он решил прибегнуть к эксперименту, вызывает любопытство, да такое, что в день показов Ермоловский был не в состоянии вместить всех любопытствующих.

Режиссеры Юрий Муравицкий, Талгат Баталов, Рустем Фесак, Кирилл Вытоптов, Михаил Милькис, Юрий Квятковский, Сергей Аронин, Денис Азаров — хоть и молодые по статусу, но далеко не новички, а главное, принадлежат к разным театральным школам.

Эскизы их тоже оказались разными, что называется, на любой вкус: от постдраматического спектакля по краткому содержанию «Отцов и детей» Тургенева до студенческого зачина, в котором за 10 минут сценического времени актеры на разные лады произносили пресловутое «отцы и дети».

Режиссеры Азаров и Аронин, один менее остроумно, другой более, выступили в жанре театрального капустника. Если Азаров, как я уже упомянула, предложил актерам на разные лады произносить словосочетание «отцы и дети», то выпускник курса Каменьковича/Крымова Сергей Аронин выстроил сюжет, в котором известные «семейные сцены» из театральной классики (Треплев с Аркадиной, Гамлет с Гертрудой и другие) становятся поводом разобраться с конфликтом театральных поколений. Вот деспотичный и капризный режиссер (Артем Ефимов), репетирующий сцену Гамлета и Гертруды, оказывается сыном актрисы, исполняющей роль королевы (Наталья Гаранина). Вот Треплев (Евгений Шляпин) говорит Аркадиной (Наталья Гаранина) что-то вроде: «Ну и играй в своих бездарных пьесках на сцене Ермоловского театра». Режиссер изящно жонглирует сюжетами на тему отцов и детей, и постепенно эскиз, показавшийся сначала капустником, добирается до настоящего гротеска.
 
В какой-то момент все театральные «игры» с Чеховым, Шекспиром и Тургеневым прерываются, Аронин выходит на планшет, долго расспрашивает актеров о готовности к финальной сцене, видимо, главной в его замысле, дает отмашку, и на площадку словно вываливается изнанка пафосного театрального фасада, которым прикрывается любой «русский репертуарный». Вот они, театральные актеры, заклинающие «системой», традициями, а иногда и самой Марьей Николаевной Ермоловой, во всем великолепии. На сцене — маленький табор из потрепанных снегурочек, заискивающих дедов морозов и других костюмированных персонажей. Завершает процессию большой желтый цыпленок. Так заканчивается этот спектакль. Актерская братия в смятении топчется на месте, а гигантский петух бредет куда-то, поскальзывается, падает, поднимается, снова бредет на заплетающихся плюшевых ногах. То ли в его костюме забыли сделать дыры для глаз, то ли, как водится, птичка уже «под мухой».

Среди постановочных команд были две, которые решили познакомить актеров театра с техникой «вербатим». Более того: и те, и другие сделали объектом и субъектом своего исследования самих актеров, только режиссер Талгат Баталов с драматургом Екатериной Бондаренко выбрали темой своего опроса театральные традиции, а Юрий Квятковский вместе с драматургом Андреем Стадниковым выспросили у актеров про взаимоотношения с настоящими, а не «профессиональными» родителями. Эти два эскиза, как мне кажется, отвечают теме и задачам альманаха в репертуарном театре не формально, а по сути. Режиссеры приходят в замкнутый на самого себя театр с новой технологией, о которой там даже не слышали. И если в спектакле Баталова «Сто лет на сцене» актеры, отвечая на вопросы «Что такое русский актер?», «Что вы помните из книг Станиславского?», пытаются сыграть самих себя, а вернее, сделать пародию на самих себя и от этого выглядят несколько глупо, то актеры показа «Дженитория», вступая в более простые взаимоотношения с текстом, в итоге существуют сложнее, интереснее.

Андрей Стадников поговорил с артистами о детях, родителях, обидах и поступках, которые уже не исправишь. А Юрий Квятковский усадил всех за овальный стол, на котором лежат мандарины. Это новогоднее застолье и стало поводом для воспоминаний о близких. Актеры чистят мандарины, методично снимая кожуру, обнажая нутро, и рассказывают о себе так, будто и с ними уже проделали подобную «операцию». Кто-то еле может сдержать слезы, кто-то дает интонацию этакого актерского вечера воспоминаний для поклонников, но и при такой подаче остается искренен. Что-то в тебя попадает, от чего-то закрываешься, раздосадованный настоящей, неконтролируемой, неактерской эмоцией. Однако искренность эта не похожа на откровения в каком-нибудь глянцевом журнале, и потому из историй запоминаются не столько факты, сколько транслируемая эмоция. «Девушка из телевизора» Кристина Асмус рассказывает, как всего добилась сама: и поступила, и отучилась, и на обложку Maxim снялась, но в ее голосе — обида и вызов родителям, особенно маме, которая только и просит, что подписать злополучный журнал для разнообразных знакомых и друзей. А «настоящий мужик» Сергей Бадичкин рассказывает, сбиваясь и делая паузы, чтобы выдохнуть, как мама беспокоится за сестру, и в голосе — нежность к обеим. И сами собой у всех вдруг прорываются наивные детские интонации, слова, междометия. Кажется — это важный опыт, актеры полностью избавились от привычной им дежурной театральности и вдруг настроились на какую-то абсолютную искренность.
 
В некотором недоумении оставил показ Кирилла Вытоптова, который назывался «Несовпадения». Режиссер, по-видимому, тоже решил, что надо вернуться к истокам, а потому вместе с актерами выбрал стихи, которые так или иначе связаны с заданной темой, и предложил все это почитать на зрителя. Причем сначала сам прочитал Агнию Барто, затем один из организаторов «Альманаха» Олеся Невмержицкая исполнила сложнейшую партитуру стиха Волошина, а дальше актеры читали «какие-то» стихи. «Какие-то» — потому что и Бродский, и Цветаева, и даже современные авторы звучали одинаково бессмысленно и «безразмерно», и ужаснее всего, что открывающая спектакль режиссерская декламация только подчеркнула несостоятельность актерской. Крамольная мысль промелькнула в голове: Вытоптов предлагает труппе начать все с начала — с самого поступления на актерский факультет. Увы, после такого чтения веришь, что это ей необходимо. Но может, все дело в вынесенных в заглавие «несовпадениях» — актерских индивидуальностей и исполняемой ими поэзии, задач режиссерского эксперимента и его результата.

Как ни удивительно, молодые режиссеры показали и тот театр, к которому, судя по реакции зала, привык зритель Ермоловского. Мелодраматичный сюжет, ложная патетика, взгляды все больше вдаль и ввысь, а за взглядом и интонации устремляются наверх. Понятно, почему это близко зрителю, но почему молодые режиссеры владеют вот таким театральным языком, даже понимать не хочется.

Михаил Милькис берет пьесу Клима «Что с тобой, Анна?», парафраз «Анны Карениной», и делает из нее архивно-театральный экспонат. На сцене — деревянная повозка, на ней женщины разных поколений, в руках у них куклы… Все пропитано этаким дурным символизмом. Каждый из пяти монологов — бенефис, каждый обнаруживает умение актрис говорить «со страстью и со значением», как сказал бы критик XIX века, но в XXI эти умения уже не радуют.

Рустем Фесак выбрал для своего эскиза плохую американскую пьесу, подходящую разве что для провинциального бенефиса. Это история о любовном романе двух стариков в доме престарелых под присмотром их заботливых детей. Текст и режиссер сообщают актерам их привычный способ существования в знакомых координатах. Преданная публика театра Ермоловой оглушает зал овациями, и ощущение свершающейся на глазах революции, которое присутствовало, например, на эскизе Юрия Муравицкого, быстро исчезает. Огорчает еще и тот факт, что худрук театра Олег Меньшиков в своем выборе режиссера на постановку хотел положиться именно на зрительские симпатии.

Надеюсь только, что театр не поступит, как домохозяйка, которая выбирает прически на сайте по смене имиджа, но после долгих мучений останавливается на том, что носила всегда. Иначе театр ждет «Период полураспада». Совершенно не пугаю: просто так называлась пьеса, которую представил нам Рустем Фесак.

Оксана Кушляева, Петербургский театральный журнал