Обновленный Театр им. Ермоловой - сменивший руководство и цвет стен в фойе - показал вторую премьеру текущего сезона: Евгений Каменькович поставил пьесу Анны Яблонской "Язычники".

Театр, избавившийся от большей части своего прошлого репертуара, настроен решительно, "Язычники" - редкий случай, рискованный шаг. Современная пьеса, с острой темой, с нецензурной лексикой, появилась на большой сцене - в театре в самом центре города. В театре, который еще совсем недавно казался воплощением архаики, от которого нельзя было ждать провокаций.

"Язычники", наверное, самая известная пьеса Анны Яблонской - возможно, впервые в новейшей драматургии России так подробно и так откровенно в ней исследована тема дремучего сознания советско-российского человека, истовый мистицизм напополам с необразованностью, агрессивное неофитство и потребность в идеологии, подменяющей веру. При этом, "Язычники" - это история про семью, про непонимание, про неумение слышать и слушать, про тихий квартирный тоталитаризм. Затурканный отец, неудачливый музыкант, трусливый меломан, тайком в ванной слушающий радио. Деловая, хабалистая жена, сумевшая приспособиться к социальным метаморфозам - превратившись в риэлтора, она странным образом совмещает в себе повадки советского управдома и свежеприсвоенные манеры деловой дамы. Молоденькая дочь, из-за неудачного романа с преподавателем превратившаяся из отличницы в гулящую девку. И нагрянувшая в дом бабушка - типичная старуха при церкви: нетерпимая, истерично-религиозная, темная и хитроватая. Впрочем, в пьесе заданные изначально характеристики усложняются и дробятся на неоднозначные детали - бабушка, чье удушающее ханжество приводит к трагедии, раскрывается в своей сложной биографии, в своем чувстве вины и страха.

Кристина Асмус (Дочь) и Дмитрий Павленко (Учитель) в сцене из спектакля "Язычники"На фоне тяжелого красного занавеса Театра Ермоловой высвечен черный силуэт статной, величественной женщины - кажется, сама Ермолова. Занавес раздвигается, на сцене - героиня, жена, а в глубине и сбоку - монументальные белые своды, колонны, арки, укутанные в полиэтилен. В спектакле Каменьковича сразу задан еще один, привнесенный режиссером, сюжет - чисто театральный, связанный с биографией этой сцены, с новым этапом жизни "ермоловцев". Кажется, что театр постепенно расстается с тем, с чем привык жить десятилетиями - с историей как с оправданием застоя, с устаревшим академизмом. Из-под швейной машинки в центре сцены то и дело вытаскивают красные лоскуты, так похожие на занавес или на обивку кресел в зале. Постепенно, красного будет все меньше, жена выкинет машинку в окно, а полиэтилен во втором акте снимут - арки и стены покажутся свеженькой модной стилизацией под классицизм, а в проемах между колоннами разместятся цветные панно в виде моря. В пьесе Яблонской сцена объяснения дочери с бросившим ее преподавателем происходит на вечернем пляже, здесь же эти панно похожи на стандартный офисный декор.

Манера существования актеров в такой декорации поначалу тоже кажется игрой с отжившей традицией - современный, уличный текст Яблонской здесь разыгрывают как Островского, а мать с бабушкой в юбках, в платках, беседующие неспешно, растягивая слова, похожи на Кабаниху с какой-нибудь из приспешниц. Возможно, режиссер, столкнув актеров с непривычной для них драматургией, решил использовать традиционную для этой сцены манеру игры - здесь отец, жалующийся другу-соседу на жизнь, похож на трагика, а иногда на героя Чехова, сыгранного без тени иронии: если уж отчаяние, то во всей его глубине. Спектакль, существующий в подчеркнуто-условных декорациях, иногда превращается в обычную бытовую драму, сыгранную как частная история, и тогда злободневнейшая (и с каждым днем все больше) тема идеологических и социально-религиозных противоречий, становится здесь какой-то лишней, сиротской.

Кажущаяся нарочитой пародийность, заданная в начале, превращается в стиль спектакля и оборачивается серьезом - что, наверное, главная проблема постановки. Впрочем, актерам еще только предстоит по-настоящему, прежде всего, стилистически и лексически освоить текст Яблонской.

Пародийность, а следовательно, и отстранение от ситуации, которое могло бы помочь актерам уйти от сериального мелодраматизма, намечена режиссером во многих проявлениях: например, в том как отделены риэлторские потуги жены от всего остального сюжета. Звонок мобильного превращает эту грузную, уставшую, сварливую женщину, чуть ли не звезду балета - под классические мотивы, вроде Лебединого озера, она начинает порхать по сцене, удивляя плавностью своих движений.

Похожий фокус проделан и с любовной историей - преподаватель, в которого несчастно влюблена дочь, совсем не брутальный красавец. Долговязый парень в очках, он появляется в зале внезапно, врываясь из фойе - с микрофоном в руках, он читает лекции по религиоведению. Эти фанатично, в лозунговом стиле, продекларированные вставки про агностицизм, про искусство кватроченто - становятся ироническим комментарием или прелюдией к сценам пьесы.

Смущают, правда, неожиданные, может быть, и непредусмотренные гэги, вроде того, который случился в сцене исповеди отца своему другу-соседу Боцману. Жалуясь на стерву-жену и выросшую в своевольную оторву дочь, он говорит о своей запретной тяге к музыке. И, обращаясь уже к своей флейте, а не к Боцману, фактически признается ей в любви. В спектакле флейта незаметна, и зал смеется над скабрезной низкопробной шуткой.

Та правда характеров, которую пытаются разыгрывать актеры, вступает в противоречие с условными ситуациями - например, с внезапным выходом из комы находящейся после попытки суицида дочери. Она внезапно, чуть ли не с улыбкой на губах, садится на больничной койке.

В финале, в пьесе похожем на эпилог, в котором герои рассказывают о дальнейшей своей жизни, слова, важные, несколько теряются за картинкой. Зритель следит за подробно сыгранной болезнью дочери - вся в бинтах, она появляется на сцене в сопровождении врача, говорит сдавленно, двигается рвано, осторожно. Монологи - ее, матери, отца - сливаются, смешиваются, заглушают друг друга, опять возвращая спектакль к идее непонимания, неумения слышать, как будто закольцовывая историю, ставя ее на "repeat".