Десятиклассницей она засветилась – ярко вспыхнула в «Тихом Доне» Сергея Герасимова. Играла Дуняшу. Потом о ней долго никто не слышал. Говорили, что вышла замуж за француза и уехала с ним во Францию. На самом деле она действительно вышла замуж за француза и прожила с ним 30 лет. Но никуда не уезжала надолго. Всю жизнь здесь – более 40 лет – ведущая артистка Театра им. Ермоловой. В самом центре Москвы. На Тверской. Красивая ухоженная дама, не скрывающая свой возраст. Зачем скрывать при такой генетике – маме ее 102 года, и она в полном уме и трезвой памяти.

- В чем дело Наталья Сергеевна? Почему о вас не слышно? В кино вас не снимают?
- Попробую объясниться. Поразительная вещь: когда мне было лет двадцать пять, я поехала к одной гадалке, спустившейся откуда-то с Кавказских гор. Все говорили: как она скажет – так и будет. Мы целой компанией с девчонками собрались, поехали и пытали у нее, что с нами и как. Она всем предсказывала разное- кому удачное, кому – не очень. А на меня посмотрела внимательно и сказала: ой, как мне тебя жалко: ты же рождена для успеха во всем: и в работе, и в любви. Ты можешь дойти до вершин, но у тебя страшная карма -  идешь, вроде бы все успешно, но вдруг сверху неведомой силой тебя прихлопывает. И дальше пути тебе не будет. Единственно, чем могу утешить - ты никогда нуждаться материально не будешь, не окажешься без денег. С протянутой рукой не останешься.
Все так есть и до сих пор.

Киноэпопея

- И с кино точно так получилось?
- После «Тихого Дона пошла вверх, как стрела, а потом – нет ни следа.

- Как же вы попали к Сергею Герасимову, проводившему, как рассказывают, строжайший кастинг на «Тихий Дон»?
- Училась я в 10-м классе, пришла показываться во ВГИК. Никто меня в артистки не готовил, в семье тетральных и киношных не было. Я думаю, что просто родилась артисткой, бывает же такое? В просторной комнате за столом сидела потрясающая красавица – кумир всех девчонок Тамара Макарова. Вхожу робко, и вдруг  она говорит Герасимову: «Ой, Дуняшка пришла!» И все.

- Вообще странно - потом вы всю жизнь играли герцогинь, баронесс, на худой конец – просто аристократок. А тут – простушка Дуняшка.
- У меня же отец кубанский казак. Я была темненькая, с косой - у мамы есть половинка грузинской крови. Вот и получилась Дуняшка.
Мне было легко сниматься, Герасимов меня всегда называл актрисой первого дубля. Я с головой окунулась в это счастье.

- О Герасимове много слухов ходило. Как он влюблялся в своих актрис. За вами он не ухаживал? Особых знаков внимания не было?
- Ну, я была совсем ребенком, я же девушкой была. Относился он ко мне идеально, очень бережно. Обещал: «Наташка, я для тебя Войну и Мир поставлю, Наташу Ростову будешь играть».  Но у него же кроме меня столько воздыхательниц было.

Потом я же тут же скоропалительно вышла замуж за кинорежиссера Якова Сегеля. Он был старше меня на 18 лет. Я еще и не влюблялась, а он меня просто преследовал на павильонных съемках, приходил и смотрел. Стоял и смотрел неотрывно. Еще мама моя ему говорила: подумайте, она же ребенок. Прожила я с ним всего полгода. Кстати, когда мы разошлись, он сделал очень много, чтобы на студии Горького меня больше не снимали. Даже без моего рокового невезения тут обошлось.

А тогда, десятиклассницей, я и в ГИТИСе показалась, и меня туда приняли. Почему я не пошла во ВГИК? Мне хотелось быть артисткой театра.

- И даже после Тихого Дона не хотелось быть артисткой кино? А как Андрей Тарковский в вашей жизни возник?
- Он снял меня в своей дипломной работе «Каток и скрипка». Он еще был никому не известным молодым режиссером. Увидел меня в Современнике и взял. Я вообще снималась у очень хороших режиссеров, но, может быть, моя неформатная внешность – иностранный уклон, так сказать, и мешал мне сниматься в советских фильмах.

Счастье мое, что я сразу после Тихого Дона попала в Современник, и они меня научили играть по правде. Я себя до сих пор считаю артисткой современниковской школы.

Театральный разъезд

- Вас как-то в то время случайно замечали режиссеры?
- Да. Олег Ефремов взял меня с четвертого курса ГИТИСа. Тогда ушла из Современника Светлана Мизери и он ввел меня в спектакль «Два цвета». Потом я играла «Никто» с Козаковым. Играла я много. Но там же была эта дурацкая система, когда они друг друга вычеркивали из состава, а потом увольняли. «Демократическая система», как говорили «основатели», Я лично никогда никого не вычеркивала и вдруг сюрприз - меня вычеркнули. Не знаю до сих пор, кто на кого надавил, может быть, какие-нибудь женские штучки, знаете, как бывает? Я помню, как Лелик Табаков мне сказал: «ты не демократическая актриса». На полном серьезе сказал. А я даже не знала, что это такое. Заплаканная пошла к Ефремову, и он мне посоветовал: уходи. Я и сам ухожу отсюда. Это было в 70-м. Он сказал мне: ты замечательная актриса, Наташа, ты в любом театре наберешь вес.

- И вы ушли  в Ермоловский театр? Но перед этим вы же вышли замуж за Владимира Андреева?
- Да. Мы познакомились с ним на кинопробах. Я еще служила тогда в Современнике. А он уже был довольно известным молодым актером.
Но до этого, признаюсь вам, у меня была страстная влюбленность в Сашу Фадеева – необыкновенного красавца.

- В того самого Сашу Фадеева – сына Ангелины Степановой и приемного сына писателя Александра Фадеева? Про него легенды ходили, все студентки театральных были в него влюблены?
- Да. Это правда. Я помню, как перешла на третий курс ГИТИСа, еду на занятия в троллейбусе, и вдруг меня охватила какая-то нервная дрожь, начало буквально колотить, я не могла понять, что происходит. Так добралась до ГИТИСа, не понимая, что со мной, открыла  тяжеленную дверь, и увидела Сашу – он пришел к нам на третий курс.

И на этом вся моя жизнь с Сегелем закончилась, я ушла от него на второй же день, хотя с Сашей у нас еще ничего не было. Наш пылкий роман продолжался года два, Я в него влюбилась смертельно. Но он меня бросил.

Я страдала безумно, когда он меня предал, даже учиться не могла. После меня у него был роман с Люсей Гурченко, он даже на ней женился, потом с кем-то еще роман – я уже не помню. Саша вообще был известен своими бурными похождениями.

А я вышла замуж за Андреева, потому что мне надо было как-то Саше отомстить.

- Но, надо сказать, мстили вы долго?
- Да, с Андреевым я прожила 7 лет.
Он уже был в Ермоловском, стал заманивать меня туда. Там еще играли великие: Якут, Галлис, Лекарев, Орданская - старая ермоловская гвардия. А с Якутом я вообще всю жизнь играла – сначала его дочерей, потом – его любовниц, потом – жен.

Я так и осталась на всю жизнь в Ермоловском, хотя мне надо было оттуда уйти. Андреев меня совершено не понимал, все говорил: «Я все время хочу тебя как лягушку препарировать, посмотреть, что у тебя там внутри, почему ты совсем другая, чем я?» Он же все стремился вверх, хотел добиться положения. И добился.

-Почему же вы с ним расстались?
- Мы расстались, потому что он начал изменять мне. Я терпела долго, но в конце концов сказала: «Володя, я тебя умоляю, избавь меня от выяснения отношений». Он был партийным и все боялся, что я куда-нибудь пойду на него жаловаться. Но никуда я конечно не ходила.

Помню, я лежала в больнице, у меня сердце болело - начался миокардит. Возвращаюсь домой, а половины моих украшений просто нет. Пусть не драгоценностей – бижутерии, но неважно – просто нет. Кто у него бывал – не знаю, но я ему сказала: «Володя, все, это конец, я больше ничего не хочу. Строй на здоровье свое счастье, мы расстаемся».
Тут и Наташа Селезнева у него появилась, какие-то серьезные отношения, я была рада, что он в хороших руках, как говорится.
 
Архангельское

- А как вы с французом вашим – Владом Вишневски, познакомились?
- Я как раз жила на улице Чехова, в актерском доме, который в шутку называли «Актерская тишина». И Никита Михалков,  с которым мы были в одной компании, пригласил своего приятеля – вот этого француза Влада. Сижу я, болтаю со своим мальчиком – моим бойфрендом, как говорилось в то время, и входит Влад. А мы только всей компанией собрались ехать в ресторан в Архангельское,  тогда это было такое место, куда вся богема съезжалась по ночам. Это сейчас ресторанов сколько угодно, а тогда – аэропортовские, и этот - в Архангельском. Друзья все шутили: « Архангельская только в Архагельском».
 
Все стали собираться, а Влад внезапно подошел ко мне, взял за руку и посадил к себе в машину – в роскошный Мерседес. И мы поехали туда же, куда и все, в тот же ресторан, но только вдвоем. Почти не разговаривали – возникло между нами нечто необъяснимое, и мальчик мой куда-то подевался, отодвинулся. Потом Влад пригласил всю нашу компанию к себе, уже в открытую ухаживал. И у нас с ним завязался нешуточный роман.

- А он жил, наверное, в этих УПДКовских домах- домах Управления дипкорпуса?
- Конечно. Мы с ним за 30 лет совместной жизни поменяли 8 таких квартир с казенной мебелью, с прослушками, о которых все знали, с консъержками в погонах.

- Он был русским по происхождению?
- Да, родился во Франции, был сыном эмигрантов первой волны. Он был замечательным журналистом, работал в Франс Пресс. Мы прекрасно с ним жили здесь в Москве. Сначала лет 7 просто, не расписываясь – у него была семья, двое детей. Потом он развелся с женой – это был долгий процесс, и мы поженились официально. Расписались в Грибоедовском Дворце бракосочетаний. Свадьбу гуляли широко, по тем временам – роскошно – в ресторане Прага. Я переехала к нему в УПДКовский дом на Садовом.

- Как же вы рискнули в те непростые времена жить так долго в гражданском браке с иностранцем. И не просто иностранцем, а журналистом?
- Конечно, все было непросто - через неделю после того, как я стала встречаться с Владом, в театре у нас появился неприметный такой  незнакомец. Господин этот сказал мне вкрадчиво: «вы встречаетесь с Вишневски. Мы против него ничего не имеем, он известный журналист. Но мы знаем, что у вас дома собираются компании,  играют в покер без конца. Среди них есть еще известные журналисты, ведь они же о чем-то разговаривают? Не могли бы вы просто записывать за ними, больше ничего особенного мы от вас и не требуем»

Знаете что, я ведь французского языка не знаю, - сказала я, - и  действительно не умею этого делать - подслушивать и записывать, я такая нескладная. По-русски они говорят только: давайте выпьем, или что у нас сегодня на ужин. А между собой  исключительно по-французски разговаривают. Что ж я вам буду присылать то, что он пишет? Вы и так все это читаете.

Он: Ну, что ж, как хотите…вы только Вишневски ничего о нашем разговоре не говорите. Я надеюсь, что мы с вами еще встретимся. Вы все-таки подумайте.
Я приехала домой и все, конечно, Владу рассказала.

- А как же вы с ним разговаривали об этом, ведь все наверняка в квартире прослушивалось?
-  Да нормально разговаривали, я вообще ни о чем тогда не думала. И так получилось, что возмущенный Влад немедленно написал письмо нашему высшему начальству. В письме было следующее:» Я люблю эту женщину, собираюсь на ней жениться, и прошу оставить ее в покое».

- Но все- таки сразу вы не поженились?
- Так мы встретились в момент их разлада с женой, а процесс развода затянулся.

- Жена его была француженкой?
- Она была, как и он, русского происхождения. Развод то давала, то не давала. У них было двое детей. Младшему сейчас уже за сорок, мы с ним дружим, он и сейчас часто ко мне приезжает.

- Итак, вы встретили Влада, вышли за него замуж. Как изменилась ваша жизнь?
- У меня был дивный брак, я жила своей совершенно особенной жизнью. Тогда в Москве моя жизнь очень отличалась от жизни моих подруг.
Я стала с Владом бывать на приемах в посольствах. Эти бесконечные стояния на коктейлях. Мне все было безумно интересно и внове. Это Мерседес, это тут же норковая шуба. Влад был таким пижоном, прекрасно одевался сам, и любил, чтобы я выглядела лучше всех. Он же русский по натуре, так же как и я спускал все деньги сквозь пальцы. Я теперь думаю, если бы я жила по-другому, откладывала бы.

- И что?
- Купила бы себе дом во Франции на берегу моря. Думать надо было, а не коктейли пить без конца по посольствам. Конечно, светская жизнь меня совершенно поглотила. Я уже и на театр стала меньше обращать внимание. Какие там роли? Я вся в приемах посольских.

- Это в Москве. А в Париж вы все-таки попали?
- Меня выпустили туда с большим трудом. Это же 70-е годы, когда  выслали Солженицына. Влад бесконечно ездил к нему, его друзья все это обсуждали у нас дома.

Когда я в первый раз оказалась в Париже, думала: как угодно – под мостом, в ночлежке, на улице, но я должна жить только здесь. Это было ошеломление.

А когда я во второй раз приехала в Париж, и в третий, мне стало казаться, что на родине я нужнее, что меня здесь как-то ценят и любят, а там никто не знает.
Я стала бывать в Париже чаще, чем в Москве. Французский я знала, конечно, объясняться получалось, но играть в театре на французском – нет, конечно, не смогла бы.

- Там у Влада была квартира?
- Нет, он все оставил семье. Мы жили или у его друзей, или снимали номера в отелях. Влад вообще мне показал весь мир. Он по тем временам много зарабатывал, мы жили на широкую ногу.

Знаете, он же из-за меня испортил себе всю каръеру. Он работал в Франс-пресс, и  через 6 лет максимум корреспондентов должны были сменять. Потому что боялись, что они обрастут контактами. И ему предложили: либо вы уезжаете в другую страну со своей женой, либо мы отказываемся от вас.

Я же как раз в это время вдруг возомнила себя великой артисткой, и наотрез отказалась уезжать куда-либо. И тогда он ушел из Франс-пресс, и стал работать корреспондентом бельгийской газеты.

Мужская месть

- Вы возомнили себя великой артисткой, а здесь в театре стопор в лице Андреева?
- Да, я ничего не могла сделать, даже ощущая свой потенциал. Сколько раз его просила поставить для меня «Вишневый сад», чувствовала себя Раневской. А он считал, что это идет повсюду, и ему не интересно. Тем не менее, для себя он поставил «Дядю Ваню».   

- А детей у вас так и не было?
-Господь не дал, к сожалению.
При Андрееве я сделала единственный аборт. Но сейчас он рассказывает в интервью, что расстался со мной из-за того, что у нас не было детей. Это такое предательство, что у меня слов нет.

Вообще, Владимир Алексеевич много сделал для того, чтобы в театре, где он столько лет был художественным руководителем, и я служу уже более 40 лет, мне доставались исключительно срочные вводы на роли. И за две недели до премьеры. Потому что пробовали всех, весь театр, кроме меня.

Помню, как репетировали «Прошлым летом в Чулимске», и Любшин сказал: я ни с кем играть не буду, давайте Наташу попробуем. То же самое было с «Дом, где разбиваются сердца». Единственный раз, когда Андреев сразу дал мне роль, это «Пат или игра королей», где были заняты Этуш, он сам и я. Этуш вначале хотел, чтобы пригласили Алису Фрейндлих, а Андреев почему-то вспомнил про меня. И когда мы уже играли, Этуш признался: «Наташа, вы меня ради Бога извините, я никогда не знал, какая вы великолепная актриса».

- Так ведь многие и не знают. Вот тайно существуете много лет за кулисами Ермоловского театра.
- Ни на один мой спектакль никогда не приглашаются критики. Андрееву всегда трудно было дать мне роль, но каждый раз после любой премьеры он приходит за кулисы и говорит мне удивленно: «Слушай, я и не знал, какая ты хорошая артистка!»

Да я и сама почти перестала верить в себя. Что я понимала до этого? Да, я органична, сыграла одну дочку, еще одну дочку, чью-то жену.
Только когда сыграла «Прошлым летом в Чулимске» и обо мне заговорила театральная Москва, я начала понимать, на что способна. Что мне надо играть и играть.

- А что может сделать актриса, внезапно поняв, что она талантлива и способна на большее?
- Только ждать. Когда я сыграла «Время и семья Конвей», получила премию Станиславского. Так Андреев пережить этого просто не мог. Это какая-то поразительная вещь: человек не мог пережить чужой успех. Но кто я ему была уже тогда?

Когда мы расстались, я быстро забыла о нем. Я даже была счастлива, что он женился на Наташе Селезневой, я с ней всю жизнь в прекрасных отношениях. Так нет же - премию получила, за француза замуж вышла, на Мерседесе ездит, не сдохла без него, понимаешь!

Недавно у меня был юбилей, я снова подхожу к Андрееву, и прошу дать мне уже на закате, пока я еще могу, сыграть что-нибудь, может, Ибсена «Привидения». Прошу: «Володя, дай мне сыграть что-то сейчас, чтобы я выстрелила, пока у меня силы еще есть».

Он мне: ну принеси мне какие-нибудь пьесы. Я ему целый месяц таскала эти пьесы, перерыла все библиотеки. Выгляжу я так, что могу играть еще и 50-летних, т.е. любовь и пр. Так он мне говорит: читай классику. Я до сих пор понять не могу, что он хотел сказать. У меня такая была обида. У меня даже слезы вскипают, прямо сейчас. Так ничего и не дал сыграть. Зато орден дали. Даже не помню какой.  Спасибо большое, конечно, но лучше бы он роль мне дал.

Браки с иностранцами

- В 70-е годы браки с иностранцами были редкостью?
- Мы с Людой Максаковой две такие отличившиеся были тогда. Она вышла замуж за немца, а я – за француза. И когда мы с ней встречались – в ВТО, или где-нибудь еще, она меня спрашивала: ну что, тебя вызывали? И мы обсуждали, как кто выкручивался из этой опасной ситуации.

- А Высоцкий же в это время женился на Марине Влади? Похожая было ситуация на вашу с Максаковой?
- С Володей мы тоже дружили давно. Мотались из Гитиса в Школу-студию МХАТ, дружили с ребятами еще до Марины. Они с Мариной приезжали к нам в гости на дачу. Марина была совершенно очаровательной и простой. Мы жарили шашлыки, Володя много пел, шутили.

Мама моя, которой сейчас 102 года,  до сих пор помнит, как к нам приезжала Марина Влади. Очень она этим гордится. Не всеми моими друзьями -актерами, гордится, даже не Высоцким, а вот тем, что Марина приезжала. Это для нее почетно.

- Мама ваша так и живет постоянно на этой старой даче?
- Да, родители  получили эту дачу с громадным участком  сразу после войны.  Вообще, мамина судьба  женская совершенно невероятна. Она – дочь генерала, градоначальника Липецка. Когда началась революция, расстреляли ее отца, они с сестрой остались одни.
А ее мужа - моего отца расстреляли в 37-м за несколько месяцев до моего рождения.

- Представить страшно, что ей пришлось пережить.
-  Когда мне было семь лет, она вышла замуж за генерала медицины, потому что участь ее как жены врага народа была ужасна. Отчим был мне как отец родной. У него было 2 дочери, и все мы до сих пор живем на одной даче.

- Как ваша мама относится к вашей актерской каръере?
- Конечно, она радуется, когда видит меня по телевизору, благо Тихий Дон показывают часто. А театральными своими переживаниями я стараюсь ее не волновать.

- Я знаю, что ваша мама болеет за теннисистку Марию Шарапову, следит за матчами с ее участием по телевизору, ни одного не пропускает?
- Конечно, ведь  мама моя сама играла в молодости в теннис у себя на Петровке, где и жила. Потом даже давала уроки большого тенниса. Это было такое светское место, там они с отцом и познакомились в одной компании. Она была необыкновенной красавицей.

- А кем был ваш отец?
- Отец, которого арестовали за несколько месяцев до моего рождения, был крупным строителем. Он строили объекты Интуриста – гостиницы в Сочи и других местах. Потом он работал в Германии.

Когда мама вышла замуж второй раз за генерала, они всегда отдыхали в Архангельском, там, на территории дворца был военный санаторий. Я к ним приезжала на каникулы туда и на всю жизнь запомнила дворец. Эти мозаичные полы, по которым я раскатывала в матерчатых специальных тапочках из одного зала в другой. Залы были совершенно пустыми, редкие были экскурсии. Вся моя юность ассоциируется с ним. А сейчас, когда все там загадили дачами, и толпы народа бросаются на эти газоны - какой Юсупов? Кто еще?
И там когда-то были роскошные корты, играли в теннис,  мама и  меня научила.

«У меня больше не осталось марьяжных французов»

- Вы в шутку говорите, что у вас больше не осталось французов, за которых можно было бы выдать замуж знакомых девушек?
- Конечно! Я же сестру свою много лет назад первой выдала. Она моложе меня на 15 лет, и я решила ее обязательно выдать замуж именно за француза, раз уж мне так с Владом повезло. И удачно вышло. Она живет во Франции, работает в администрации Эйр Франс. Как я ее выдала замуж, так она и уехала.   

Вот женила я, кстати, и нашего актера Алексея Шейнина на француженке. Что-то мы с ним репетировали вместе, а к моей сестре приехала подруга. Она здесь работала с администрацией Госдумы. Вдруг у меня мысль мелькнула – как она подошла бы Леше. Пригласила я их к себе на ужин, и все. Они поженились, и счастливы до сих пор вместе.

Леша уехал во Францию. Он прекрасно знает язык, стал играть там в театре. В маленьком театре в подвале - несколько лавок, несколько десятков зрителей - разве это сравнится со столичным театром? Ну что там можно было играть, особенно после нашего роскошного Ермоловского? 

Так же и Лева Круглый когда-то не мог найти себе достойного места.
Ну, не нужны там наши актеры. Леша вернулся. Играет в нашем театре, преподает в ГИТИСе. Жена ездит туда-сюда. И все у него в порядке.

- Я наслышана о ваших способностях сватовства, вы ведь и Михаила Козакова когда-то женили?
- Да,  на Регине. Мы же с Мишкой дружили очень. И он в свое «междуженье», как сам шутливо называл, мне как-то говорит: найди мне невесту, я один жить совершенно не умею. Я решила подумать – у нас же каждый вечер на Чехова собирались веселые компании – знакомых была масса. Москва тогда была свойской Москвой – мы же все друг друга знали.

Помню, легла спать вечером и у меня перед глазами – записная книжка. И запись как бы высветилась ярко: Регина Быкова. Я ей звоню: Региша, приходи завтра ко мне в гости, я тебя с Козаковым познакомлю. Почему-то мое чутье подсказало, что она ему очень подходит как жена. Она хозяйственная, она заботливая, она внимательная. И на следующий вечер пришел Миша, сидим, разговариваем. Звонок, открываем дверь – Регина с серебрянным подносом. А на нем курица жареная. Это был беспроигрышный номер. Вскоре они поженились, и с ней он был счастлив больше, чем с какой либо другой своей женой.

Перестройка в жизни

- Как вы встретили Перестройку?
- Я была в восторге от нововведений. А когда Дзержинского в августе 91-го снимали, я плакала и смеялась – вот и свобода.
У меня вообще была прекрасная жизнь, пока Влад не заболел. Последние 10 лет нашей жизни у него была болезнь Альцгеймера. И вот снова это гадалкино предсказание: вверх-вверх, и вдруг – бах! И все рушится.
Его нет уже 11 лет, и с 95 года он болел. И я его не отпускала одного никуда ни в Москве, ни за границей. В последние годы в Париже он останавливался у бывшей жены, потому что с деньгами тоже уже стало сложно. Страховки французской у него уже не было. В больницу я не хотела его укладывать. Покупала дорогие лекарства и лечила его дома, где были все условия. Так получилось, что все  последние годы я после спектакля мчалась домой с одной мыслью: хоть бы он не уронил сигарету, не поджег дом.

- Тогда вам  пришлось взять в свои руки все финансовые вопросы?
- Да. Мы сдавали наше бюро в соседней квартире, и на это практически жили. Нам начальство Влада долго шло на всяческие уступки, но наступил момент, когда ему пришлось уволиться из бельгийской газеты. А когда он умер, мне пришлось уже самой крутиться.

- И замуж больше не вышли?
- Я не представляла себе, как смогу жить с каким-то другим мужчиной. И, знаете, я так неимоверно устала за годы его болезни. Еще у меня есть мама, которая живет на даче под присмотром помощницы, я мотаюсь туда раза три в неделю.

- Но ведь новые проекты театральные тоже были?
- С Мишей Козаковым – « И свет во тьме светит», где Кирилл Козаков играл моего сына, и в театральном объединении Инновация – «Цветок смеющийся» тоже Козаков поставил. Ведь мы с ним играли вместе еще в Современнике.

- А что за памятная атмосфера молодого Современника?
- У нас была потрясающая жизнь. Гастроли. Ухаживания. Ефремов вводил меня в спектакль «Никто», за ночь я должна была выучить весь текст. И Олег сказал мне: ты о тексте не думай, ты только слушай что я – партнер, тебе говорю. И я это запомнила на всю жизнь, он меня этому научил, я это и применяю.

- Не все тогда радовались вашим успехам?
- Да, я частенько слышала  спиной: за границу ездит, на Мерседесе раскатывает. Когда Влад первый раз за мной приехал, это был Мерседес-купе, сейчас у меня тоже Мерседес, только «мини». У меня всю жизнь машины, я давно вожу. Когда-то у нас был водитель, но умные люди надоумили меня пойти на курсы. И когда на меня все свалилось - болезнь Влада, трудности бытовые, я была так счастлива, что могу водить машину.

- А были невостребованные случаи, когда жизнь предлагала вам поворот, а вы его проигнорировали?
- Да, знаете, был случай, когда Товстоногов звал меня к себе в театр. Это уже при Владе, у нас уже была любовь невероятная. С Георгием Александровичем я познакомилась в ресторане ВТО, где так часто происходили всякие необыкновенные встречи.

Я ему видимо, «запала», как говорится. Мы сидели, выпивали, разговаривали, я танцевала, была, в общем, в ударе. Произвела на него впечатление. Мы ехали в такси, и он мне предложил: вы не хотели бы к нам в театр? А у него как раз в то время не было ведущей актрисы. Я подумала: вот карьера! Если я поеду в Ленинград, сразу стану первой актрисой. Но как я могла бросить Влада? Тогда передо мной именно так встал вопрос - ему нельзя было переезжать в Ленинград как иностранцу.

Товстоногов на следующий день звонит мне из Ленинграда. Я пытаюсь оттянуть время, и все время говорю ему по телефону: дайте мне, пожалуйста, еще один день, дайте еще один день. Он, наверно подумал, что  сошла с ума – отказываться от такого предложения. И в конце концов я ему сказала «нет».
Вот всю жизнь у меня так. Судьба моя – поехала бы к Товстоногову, была бы известной на весь Союз актрисой. И могла бы давно играть то, что я хочу.
Но я все время думала, что  давно и  хорошо играю в своем театре, все время надеялась, что заслужила новые роли. А сейчас такое ощущение, что все – как будто меня нет.

- Подождите, сейчас  у вас новый художественный руководитель - Олег Меньшиков. Он осмотрится и даст вам сыграть.
- Конечно, надежды на Олега у меня большие. Он работал раньше в нашем театре, с ним играла  Радзинского « Спортивные сцены».
Ой, ну что он мне дал сейчас в Ревизоре Анну Андреевну. Я ему благодарна, конечно, и тоже надеюсь, что будет что-то внушительное. Столько неизрасходованных сил.

- Вы очень жизнелюбивый человек, Наталья Сергеевна! Смотришь на вас, и не верится, что пришлось вам пережить многое. Хотя, и трагического ничего нет в вашей судьбе, если разобраться.  Была большая любовь, женское счастье, семейное благополучие?
-Трагического искать специально не нужно. Каждому все предопределено, у каждого свой крест. Я рассказываю, что бы я хотела – только еще поиграть на сцене, только получить значительную  роль, хотя бы одну-единственную. Это не значит, что я ночами не сплю и мучаюсь от этого. Нет, конечно.
Порой вспоминаю предсказание гадалки: Все у вас должно быть, но в самый последний момент вмешается рок, и все пойдет не так, как надо. 
И что? Ждать плохого? Это судьба. Я верю в судьбу. Я не жалуюсь и никогда ни о чем не жалею.