Довольно часто мне приходилось слышать от разных людей шекспировскую фразу из «Гамлета»: «Непостоянство, имя твоё – женщина». Иные, кто не боялся употребить староанглийскую форму местоимения вместо современной, произносили её по-английски: «Frailty, thy name is woman».

Мне не давала покоя подобная языковая осведомлённость, ну откуда эти совершенно разные люди, не шекспироведы, не филологи, могли знать текст великой трагедии в таких подробностях?!. Я терялась в догадках, пока кто-то не раскрыл передо мной на нужной странице произведение Александра Дюма-отца, а именно – «Графа Монте-Кристо».

Вот он, неисчерпаемый кладезь, неиссякаемый источник всеобщей эрудиции: хочешь тебе английские выражения, хочешь – латинские... Легко сойти за знатока классики. (Так же можно выдавать себя за владеющего французским, если есть в наличии хорошая память и внимательность при чтении «Войны и мира».)

В разных переводах, кстати, эта фраза звучит по-разному: у Лозинского, например – «Бренность, ты зовёшься: женщина!», у Пастернака – «Ты, право, тёзка женщине, превратность». У Чернова, в чьём переводе «Гамлет» идёт в театре Ермоловой: «Ну, бабы... Какую слабость носите в крови?»

Нет, неудачный пример. Неудачная фраза, не дающая представления о переводе в целом. Перевод очень достойный, как положено, величавый, книга переводчика «Гамлет». Поэтика загадок» очень увлекательна, обосновано каждое расхождение с иными трактовками, и, как часто бывает, комментарии в чём-то даже интереснее пьесы. Перевод Чернова, на мой взгляд, лучше перевода Лозинского из шекспировского восьмитомника 60-го года издания, мне последний кажется невнятным и скучным. Благодаря кропотливой работе А. Чернова многие отношения героев высветились по-новому и связующие их нити прочно вплелись в контекст трагедии.

В общем, из всего вышесказанного, наверное, стало понятно, что именно эту пьесу я очень люблю. И поэтому на просмотр всегда иду с опасливым трепетом, боясь разочарования. Шекспир – нескучный и остроумный, жаль, что, как правило, врождённое благоговение мешает постановщикам делать из его трагедий интересные спектакли, как правило, «интересность» достигается недостойными методами, отсебятиной и балаганными приёмчиками.

Валерий Саркисов сделал спектакль, пронизанный любовью и уважением к «Гамлету», постановка получилась даже в чём-то неожиданная: традиционная, без приевшихся заигрываний с залом, без утомляющих постмодернистских примет. Ей не нужны внешние проявления театральной «модности», потому что её современность – в свежем прочтении, вдумчиво выверенном темпоритме, тех психологических нюансах образа героя, что удались Александру Петрову, под которого, надо сказать, и ставился спектакль.

Невысокий, быстрый, точно соответствующий намеченному рисунку роли, с потрясающей энергетикой, его Гамлет на глазах становится из почти мальчика, подростка взрослым человеком, по мере взросления пытается противостоять гнёту обстоятельств и мужественно держится до конца. Из других актёрских удач – тщеславный Клавдий, который, правда, сместил центр тяжести своей страсти от королевы к власти (у Шекспира всё же его чувство распределено более равномерно, что отчасти если и не оправдывает Клавдия, но, во всяком случае, делает более человечным, понятным). Лаэрт убедителен в своих эмоциях: и в любви к сестре, и ужасе, и тоске, и в желании отомстить – живой и жизнеспособный молодой человек.

Возвращаясь к теме широко известных цитат, добавлю, что неожиданно прозвучал монолог «Быть или не быть…»: почти как объяснение в любви несмотря на горечь текста, Гамлет произносил его, крепко держа в объятиях Офелию.

Недоумеваю: почему Элиот называл «Гамлета» «безусловно художественной неудачей драматурга»?!. Томас, ты не прав.